Толстой Алексей Николаевич - Повесть Смутного Времени
Толстой А.Н.
ПОВЕСТЬ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ
(Из рукописной книги князя Туренева)
На седьмом десятке жизни случилась со мной великая беда: руки, ноги
опухли, образ божий - лицо сделалось безобразное, как бабы говорят-решетом
не покроешь. Одолели смертные мысли, взял страх,- волосы поднялись дыбом.
Ночью слез я с лежанки, пал под образа и положил зарок - потрудиться, чем
бог меня вразумит.
Как вешним водам сойти,- послал я нарочного в Москву, к знакомцу, к
дьяку Щелкалову, с подарками: два десятка гусей копченых, полбочонка меду
да бочонок яблок моченых, кислых, чтобы выдал мне из дворцовой кладовой
тетрадь в сто листов бумаги доброй и чернил - чем писать.
И вот ныне, во исполнение зарока, припоминаю все, что видели грешные
мои глаза в прошедшие лютые годы. Из припомненного выбираю достойное
удивления: неисповедим путь человеческий. А как стал припоминать,
вначале-то,- господи боже. Плюнул, положил тетрадь за образ заступницы:
дрянь люди, хуже зверя лесного. Злодейству их нет сытости. Тьфу...
Но, отойдя и поразмыслив, положил я все же начать труд грешный и
начинаю неторопливым рассказом о необыкновенном житии блаженного Нифонта.
Его еще и по сию пору помнят в нашем краю.
.......................................................................
В миру Нифонта звали Наумом. Отец его, Иван Афанасьевич, уроженец села
Поливанова, при церкви был в попах и в давних летах умер. Наума взял к себе
матерний дядя его, дьякон Гремячев; у дьякона Наум научился грамоте, и
читал псалтырь, и был в дьячках, и через небольшое время посвящен в городе
Коломне, при церкви Николая-чудотворца, в попы. Там-то я его и увидел в
первый раз.
Стоял у нас в Коломне наш, князей Туреневых, осадный двор, куда бежали
мы из деревень и садились в осаду, когда с Дикого поля шел крымский хан, с
большими людьми. А дороги хану не было другой, как между Донцом и
Ворсклой,- либо на Серпухов, либо на Коломну. Здесь по берегу Оки сторожи
стояли, а в городах - береговые полки. Ока так и звалась тогда -
Непрелазной стеной.
Старики говорили,- велик при царе Иване был город Коломна, а я его
помню,- уж запустел: в последний раз крымский хан перелезал Оку через
Быстрый брод,- с тех пор лет двадцать о крымцах не было слышно, и стали
вольные людишки разбегаться из города,- кто на промыслы, кто в Москву, кто
в степь - воровать. Остались в Коломне церковные да монастырские служители,
да на осадных дворах - дворники, да на посаде среди пуста - заколоченных
лавок, бурьяна на огородах - жило стрельцов с полсотни, сторожа
Гуляй-города да казенные ямщики.
В пустом городе - скука. Одни галки да голуби ворошатся на гнилой
кровле, на деревянной городской стене.
Был в те времена великий голод по всей земле. Три лета земля не
родила. Скот весь съели. Пашню не пахали и не сеяли. Бродили люди по лесам,
по дорогам: кто в Сибирь тянул, кто на север, где рыбы много, кто бежал за
рубеж на литовские, на днепровские украины. В Москве царь Борис даром
раздавал хлеб, и такое множество народа брело в Москву,- дикие звери белым
днем драли на дорогах отсталых, тех, кто с голоду ложился.
Разбойников завелось больше, чем жителей. Сельский дом наш сожгли
бродячие люди, и мы с матушкой от великого страха жили в Коломне за стеной.
Помню, мы с матушкой сидим на дворе, на крыльца на солнцепеке. Около
стоит толстая, как бочка, попадья, босая, в лисьей рваной шубе, и говорит:
- Наступает кончание веку, матушка княгиня: иду я сейчас через мост, а
на мосту безместные попы сидят, в
